Эпитафия

 Посвящаю всем невинно погибшим

Убили лебедя. Он вырос у нас на глазах. Мы видели его первые шаги в жизнь. И мы видели, какой непростой была его жизнь. Но было в его жизни и счастье – он любил. Его убили весной, когда он снова, в который раз, строил со своей возлюбленной гнездо для своего потомства. Это произошло 10 апреля 2025 года. После того, как его могучее окровавленное тело унесли с пруда, его молодая супруга сначала не понимала, что случилось, искала его повсюду, потом  стала в исступлении разбрасывать ветки и стебли травы, из которой они строили своё гнездо. Через неделю она улетела навсегда.

Прошло уже довольно много времени с этого страшного дня. И только сейчас я собралась с духом написать о нашем белокрылом друге. Я вытащила из шкафа свои рукописи за прошлые годы и удивилась совпадению дат в них. Три из них – дата его смерти.

Весенний подарок

В 2014 году мы с Мишей переехали в Берлин. В свободное время, чтобы найти себе оазис для души в этом, чужом для нас, мегаполисе, мы стали изучать окрестности. Так мы нашли гору, с высокой лестницей на неё, возведённую после окончания Второй мировой войны из обломков, разрушенных во время боевых действий, домов. А совсем рядом с нашим домом находится пруд и небольшой парк, разбитый на месте бараков, в которых содержались заключённые, вывезенные из стран восточной Европы на принудительные работы в Германии. Невесёлые эти места с их трагическим прошлым стали нам родными, а сегодняшние обитатели и посетители этого пруда стали частью нашей жизни. 

Этой весной впервые на нашем пруду появилась семья лебедей. Они построили гнездо и начали высиживать птенцов. Как лебеди строят гнездо, какие они усердные и заботливые родители, чуткие и нежные друг к другу и непримиримые с каждым, кто посягает на их свободу и независимость, мы уже знаем. В Дрездене мы любили наблюдать семейство лебедей в парке Großer Garten. А в Баварии наша мастерская стояла на пути перелёта лебедей на юг, на зимовку. Однажды я услышала снаружи характерный громкий хлопающий звук их крыльев, с силой рассекающий воздух. Я выбежала во двор и с замиранием сердца наблюдала их восхитительный низкий полёт. Один из лебедей уронил своё ослепительно-белое длинное перо прямо мне под ноги.

Я люблю лебедей. И эта пара, на нашем пруду, полюбилась мне тоже. Теперь я каждый день хожу на пруд посмотреть, как они себя чувствуют, уютно ли им, тепло ли.

10.04.2016

Птенцы растут

Семья наших лебедей стала знаменита в округе. В районной газете публикуют фотографии их гнезда, их самих во время высиживания птенцов, а теперь и их потомство. И действительно, какое счастье наблюдать затем, как маленькие серые комочки важно шествуют за гигантскими белоснежными родителями вдоль пруда. Все посетители парка почтительно расступаются, чтобы пропустить благородных птиц на лужайку, пощипать траву. А семья у лебедей большая – родители и шестеро детей. И всё потомство уже умеет плавать.

16.06.2016  

Наш лебедь

Я пошла на наш пруд – посмотреть, как птицы готовятся к весне. Все плавают парами, один наш лебедь всегда один. Не помню, писала ли я его историю, если да, то повторюсь. В мае ему исполнится 2 года. Он всегда очень грустный, потому что в детстве перенёс страшную трагедию: на его глазах погиб его отец и 3 брата, а ему повредили крыло. Что случилось тогда ночью, никто не знает. Но все жители окрестных домов очень за него переживали. Потом, осенью, мама с оставшимися двумя детьми улетела, а наш лебедь остался зимовать совсем один.

Ужаснее всего было на него смотреть, когда пруд покрывался льдом и снегом. Лебедь никогда не отходил далеко от своего бывшего гнезда и везде на снегу видны были следы его огромных, неуклюжих, немного косолапых лап, похожих на отпечатки тюльпанов. Как-то раз навестить его прилетала его мама с одним из братьев. Он был рад их видеть, но даже не пытался подняться в воздух.  

И вот я снова вижу нашего лебедя среди первых цветов оживающей от холодов земли и щебета птиц. Он плавает посреди пруда, грустный и задумчивый, как всегда. Вдруг он услыхал незнакомый шум крыльев чужих птиц. Лебедь поднял голову, весь вытянулся и превратился в слух. Там, с юго-запада, из-за домов, со стороны реки, показалась пара диких гусей. Они мерно взмахивали своими пёстрыми большими крыльями и, поглядывали вниз, на наш пруд. Видимо они искали новое место для гнездовья. Неторопливо облетев пруд, они повернули назад, к реке.

Наш лебедь был потрясён увиденным. Никогда такие необычные птицы не посещали наш небольшой пруд. Не помня себя от непреодолимого желания быть похожим на них, этих вольных кораблей воздуха, лебедь, неожиданно для самого себя, замахал крыльями. Один раз, другой, третий и вот он уже летит, как они. Вот он уже долетел до конца пруда, вот он развернулся, набрал высоту и поплыл по воздуху, забыв обо всём на свете от восторга, но силы покинули его, и он резко повернул обратно, пикируя в воду, в полёте, чуть не задев мои волосы крылом. Так и не удалось ему в тот раз попасть туда, на реку, никогда им не виденную, туда, куда летели эти большие гордые птицы.

10.04.2018 

Леда с лебедем

Я уже писала о том, как у нас на пруду вырос лебедь. Какое у него было тяжёлое детство, как я была свидетельницей того, как он учился летать, как он зимовал на пруду, один.

Сейчас я расскажу, что нам с Мишей довелось наблюдать. В этом году наш лебедь ещё больше вырос и помрачнел. Характер у него стал совсем тяжёлый. Несколько раз прилетали на пруд молодые лебеди, но их нещадно гонял и после этого долго не мог успокоиться, давая всем понять, что пруд принадлежит ему одному. В спокойном состоянии он обычно спит под нашей развесистой ивой прямо на траве.

Недавно мы пошли гулять и никак не могли найти нашего лебедя. Ни на одном из его излюбленных мест его не было. И вдруг мы увидели его на противоположном берегу пруда. Этот берег очень крутой, обрывом спускается к воде и поэтому там никто не гуляет. Лебедь стоял на самой кромке берега в объятиях какой-то женщины. Её спутник при этом снимал на камеру фильм. Лебедь расчёсывал клювом волосы своей подруги, нежно прильнув к ней своей белоснежной длинной шеей. Женщина перебирала руками его роскошные пушистые перья, явно восхищаясь своим крылатым другом. Листья капусты, которые она принесла ему в подарок, он бросил в воду, как бы совсем забыв о них. И лишь потом, когда их свидание закончилось и они попрощались, он стал вынимать эти листья по-одному из воды, бурно отряхивая, так что летели брызги, и складывать их на берегу. Он делал это машинально, всё ещё находясь в сомнамбулическом состоянии. В таком же состоянии от всего увиденного потянулись домой и мы.

15.06. 2020 

Новая весна

В прошлое воскресенье мы с Мишей увидели на нашем пруду необычную картину: около нашего лебедя плавала совершенно незнакомая нам лебедь. Миша сразу отметил, что она - очень юная, на крыльях и хвосте её ещё остались серые перья, значит, ей, примерно, 1,5 года. Она вела себя скромно, но мужественно, видно было, что она изо всех сил хочет показать себя благовоспитанной, но с малой долей кокетства. Наш лебедь, который нещадно гонял по пруду незнакомых лебедей, вёл себя тоже необычно: он позволял себе послушно плыть за новой подругой, быть тихим и задумчивым.

Сегодня я увидела их, в идиллическом настроении пасущихся у заветных тростников, где когда-то было его гнездо. Наде учесть, что наш лебедь никогда ещё, за все его 5 лет жизни, не строил сам гнезда. Он всегда жил холостяком. Теперь все посетители нашего пруда боятся дышать: что-то будет дальше?

10.04.2021     

Леда с лебедем (2)

В это воскресенье возвращаемся мы с Мишей после прогулки на гору и на нашем пруду снова встречаем нашего лебедя. Он на всех парусах мчится, как Летучий голландец, распушив белоснежные перья и хвост, прямым ходом к берегу. А на берегу его ждёт его уже знакомая нам женщина. Её сопровождает мужчина с видеокамерой. Лебедь с налёта взбежал на берег и начал бурно приветствовать свою подругу. Она гладила и чесала ему спину и бока, а он от удовольствия закинул свою длинную шею за плечи женщины спрятал свою голову в её капюшоне. Стоило ей пошевелиться, как он встревоженно хватал её за капюшон, за штанины, за рукава. Всем своим видом он показывал, что надеется, что их свидание продлится ещё.

Она принесла ему свежий кочан капусты, и, отрывая от него по листу, бросала в воду перед лебедем. Но он в упоении нежности вообще не обращал на это никакого внимания и позволял уткам растаскивать свои подарки. Тут Миша мне заметил, что кажется, эти двое, мужчина и женщина, разговаривают между собой по-русски. Я подошла к ним и спросила: «Простите, пожалуйста, вы не ставите в интернет ваши свидания с лебедем?» Они очень вежливо мне объяснили, что не умеют, к сожалению, обращаться с интернетом. Мы очень хорошо поговорили о нашем лебеде. Они рассказали, что ему 5 лет, что живут лебеди до 17-18 лет, что да, действительно, после трагедии с его семьёй, мать пыталась научить его летать, но в полёте не сработал его вестибулярный аппарат, он налетел на дерево и поранил крыло. Летать он больше не мог. Его нашли, отвезли в приют для птиц. Там его лечили и вернули на его родной пруд. Но, поскольку он не улетает на зимовку на юг, никто не хочет с ним создавать семью. И действительно, его молодая подруга, с которой наш лебедь уже начал строить новое гнездо, вдруг неожиданно улетела.

Грустные мы пошли домой.

11.04.2021 

P.S. А сегодня, 12.04.2021, я, идя мимо пруда, увидала их снова вместе, лебедя и его лебёдушку. Они мирно прихорашивали свои роскошные перья у нашего большого фонтана. Весенняя идиллия!

Сегодня – знаменательный день. Наш лебедь первый раз сидел на гнезде. А его подруга плавала вокруг. 

19.04.2021.

Зима

Молодой паре наших лебедей так и не удалось обзавестись потомством. Лебёдушке всё было не по душе: и бывшее гнездовье, и тростники, которые так любил наш лебедь, и публика, которая часто останавливалась полюбоваться издали на святое семейство. Осенью подруга нашего лебедя нашла себе нового приятеля, выгнала своего прежнего друга с пруда, и он должен был несколько недель ходить по лугу около воды, где она плескалась с чужаком, и побираться хлебными крошками у лавочек. 

Потом настал день, когда молодые захватчики пруда наконец улетели, и наш лебедь, хозяин пруда, смог снова, наконец, спуститься на воду. Теперь он плавал один, но радости не выказывал. Он был печален.

И вот однажды, в декабре, я снова увидела их вдвоём. Они плыли, как ни в чём не бывало, крыло к крылу, мощно рассекая воду. И он снова был счастлив! Поведение нашего лебедя трудно объяснить. Раньше он вообще никаких лебедей к своему заветному пруду не подпускал. Гонял от берега к берегу, пока они не улетали. А ей он всё простил. Но и она, зная, что улететь он не может, добровольно осталась зимовать на льду, снегу и морозе со своим верным другом.

12.01.2022. 

Послесловие

Весной 2022 года произошло чудо: наш лебедь полетел! Чего только ни сделает любовь. Да, он улетел со своей супругой. Мы надеялись, что они найдут для себя уютное гнёздышко и смогут, наконец, осчастливить себя потомством. Через 3 года они снова вернулись. Вдвоём. Уже зацвел весенним цветом небольшой круглый остров, который соорудили ещё год назад, в надежде, что они вернутся. И они начали строить на нём гнездо… 

27.08.2025 Берлин

 

Печаль будет длиться вечно

 

Памяти моей мамы

«Печаль будет длиться вечно» - эти слова сказал умирающий Ван Гог своему брату Тео. Всё творчество художника было агонией борьбы с косностью и чёрствостью мира за идеалы гармонии и совершенства. В его живописи пел обнажённый нерв души. Пожар красок, летящий вихрь виртуозной кисти, головокружительные композиции – такими мы знаем его картины. Но были среди них и другие. Об одном таком холсте, о котором можно сказать, что это гениальная реминисценция, и пойдёт речь.

Реминисценции были распространены в эту эпоху. Камиль Писсарро, под впечатлением знаменитого полотна Вильяма Тёрнера «Большая западная железная дорога», написал в Лондоне свою картину «Станция с локомотивом».

Но когда «отец импрессионизма» переселился с о своей семьёй в местечко Понтуаз к северу от Парижа, его заинтересовали быт и окружение земледельцев Франции. В 1873 -1874 годах Камиль Писсарро готовит с друзьями первую в истории живописи выставку импрессионистов. Одна из его работ этого периода привлекла моё внимание: горизонтальный холст представляет собой композицию двух параллельных линий – дороги и линии горизонта. На пересечении двух мысленных диагоналей, в самом центре картины, запечатлена повозка-одноколка с везущей её лошадью и едущими в ней поселянами. Навстречу повозке бредёт путник с заплечным мешком и посохом. Симметрично к нему с другой стороны картины по той же дороге идут, навстречу ему, празднично одетые крестьянки. Откуда они идут? Из церкви? Колорит картины навевает меланхолию, слышится отдалённый колокольный звон. Несмотря на изображённое движение, холст завораживает взгляд зрителя. Останавливает его центральная точка полотна - ось колеса повозки. В этом образе отразилась вечность и незыблемость мира.

Без сомнения, Винсент Ван Гог видел в Париже картину Камиля Пассарро, и она запала ему в душу. К сожалению, ему не удалось поработать в колонии художников – учеников «отца импрессионизма», но их пути пересеклись в 1887 году, когда Ван Гог искал в Париже вдохновение для развития своего уникального таланта. Это был тяжёлый период для Писсарро, он нуждался в материальной поддержке и Тео Ван Гог, брат художника, ему в этом помогал. Тогда и познакомился маститый импрессионист с работами Винсента. Но, к сожалению, в эту пору сам Писсарро был серьёзно увлечён пуантилизмом и не смог по достоинству оценить творчество Ван Гога. Возможно, встреча с Писсарро и подтолкнула Винсента на поиски собственных путей в искусстве, хотя отголоски пуантилизма Сёра и Синьяка, да и самого Писсарро, прозвучали в произведениях Ван Гога последующего периода.

Но мы говорим не об этом. Винсент чувствует в себе силу возглавить собственное художественное направление, которое он называет «Современная живопись». В феврале 1888 года он отправляется в городок Арль, в Провансе, на юге Франции, чтобы организовать колонию художников под названием «Studio au sud». Здесь раскрылся с полной силой непревзойдённый талант художника. Он пытается передать изобразительными средствами свою любовь к окружающему миру. Среди шедевров этого периода выделяется полотно «Урожай», написанное в конце июня 1888 года и предварительный рисунок к нему, датированный 12 июня. Рисунок назван «Урожай в Провансе». Он был послан в письме Винсента к брату Тео. В письме художник упоминает, что он хотел создать в рисунке атмосферу «старой Голландии времён Рейсдаля». Но в действительности мы видим композицию, идентичную изображённой у Писсарро.

 

Через месяц, в июне, Винсент создаёт рисунок пером, назвав его «Пейзаж с поездом». И снова композиция листа расчерчена горизонталями дороги, рельсов поезда, деревьями среди межевых полос на полях пшеницы. В письме к брату Тео художник пишет: «Мне удалось сделать лучший рисунок пером изо всех, что я сделал в этой технике. Этот рисунок – самый «японский». Крошечный поезд, едущий через поля пшеницы, крестьяне и повозка – всё полно дыханием жизни!»

Проходят два года, полных счастливой, плодотворной работы и страшных личных трагедий художника. После пребывания в психиатрической лечебнице Сен-Реми перед Винсентом снова встаёт вопрос: где жить? Тео советуется с Камилем Писсарро и тот предлагает обратиться к врачу-гомеопату Паулю Гаше, художнику-любителю из круга импрессионистов, живущих в Понтуазе. В своём доме, недалеко от местечка Овер, доктор Гаше организовал офортную мастерскую, где его друзья-художники могли печатать свои гравюры. Ван Гог с энтузиазмом принял приглашение доктора и в середине мая 1890 года поселился в Овере, недалеко от дома Пауля Гаше. Доктор настоятельно просил художника продолжать его самоотверженную и мужественную работу, он высоко ценил Ван Гога как одарённую творческую личность и один из немногих видел в работах Винсента прорыв в будущее. В конце мая, начале июня художник в порыве вдохновения пишет два портрета доктора Гаше и готовит к печати медную доску для своего единственного офорта «Портрет доктора Гаше с курительной трубкой».

3 июня в письме к брату Тео Винсент пишет: «Я очень надеюсь выполнить несколько медных досок с гравюрами моих живописных работ. Если их напечатать, широкая публика Парижа сможет ими заинтересоваться. Месье доктор Гаше обещал мне поехать со мной в Париж и выбрать подходящие мотивы моих картин для изготовления офортов». Этой идее не суждено было осуществиться, как, впрочем, и многим другим. Но то, что Ван Гог был прирождённым офортистом, видно и по его единственной гравюре на меди. 28 июня Поль Гоген пишет Винсенту Ван Гогу: «Мой дорогой Винсент, вернувшись домой после моей поездки, я обнаружил у себя дома Ваше письмо с гравюрой, изображающей доктора Гаше. Я лично его не знаю, но я много слышал о нём от «папаши» Писсарро. Вам, должно быть, приятно видеть среде Ваших знакомых человека, который симпатизирует Вашим идеалам и Вашей работе.»

13 июня Ван Гог пишет брату: «В эти дни я работаю много и быстро. Я хочу передать в живописи скорость современной жизни. Я написал вчера виноградник на горе с видом на Овер и месье Гаше он очень понравился.» В этом письме Винсент упоминает ещё одну работу, законченную в эти дни: «...большая картина, изображающая ландшафт с повозкой и поездом.»

Вот об этой картине, написанной 12 июня 1890 года, за полтора месяца до самоубийства художника, я и хочу рассказать. Но сначала предыстория. 16 мая Ван Гог покидает психиатрическую лечебницу Сен-Реми и сразу приезжает в Париж, к брату Тео, где знакомится с женой брата и его маленьким сыном, Винсентом. Самочувствие художника не предвещало ещё катастрофы. Когда же через месяц брат с семьёй навещает Винсента в Овере, душевное состояние Ван Гога, по словам Йоханны Ван Гог-Бонгер, жены его брата, уже было непоправимо нарушено. Помимо психических проблем мучило художника и его материальное положение, его вечная зависимость от помощи брата.

В кармане его куртки после рокового выстрела 27 июля, был найден сложенный вдвое листок писчей бумаги с наброском письма карандашом и следами засохшей крови на страницах. Письмо датировано 23 июля. Художник сетует на то, что его работы не продаются. Он пишет: «Я всё поставил на карту: и мою работу, да и саму мою жизнь, к тому же разум мой уже наполовину разрушен.» Но всё это было потом.

А 12 июня Винсент выходит на пленэр, как обычно, нагруженный мольбертом, красками, холстами, и пишет пейзаж, снова напоминающий картину Камиля Писсарро. В третий раз.

Картину художник называет «Пейзаж в Овере после дождя». Уже после смерти Ван Гога это полотно приобретает меценат и собиратель картин западных мастеров Иван Морозов вместе с другими работами живописца. В 1919 году коллекция пополняет собрание 2-го Музея современной западной живописи, впоследствии вошедшего в ГМИИ им. Пушкина.

Там я и увидала её в первый раз, а было это 55 лет назад. Это была любимая картина моей мамы. Когда мы ходили в Пушкинский музей, то, обойдя всё собрание и насладившись искусством Египта и Древней Греции, мы непременно напоследок заглядывали к импрессионистам. Мы останавливались с мамой у этой картины и подолгу любовались ей. Я знала, что её написал художник Винсент Ван Гог. Но я не знала тогда, что работал он над своим холстом уже будучи тяжело душевнобольным человеком, накануне самоубийства.

Более светлой, умиротворяющей картины я в своей жизни никогда больше не видела. Художник уже простился со своими земными страхами и душевными муками, воспарил над обыденностью и увидел её совсем с другой перспективы. Горизонт полотна очень высокий. Зрителю открываются неоглядные дали освежённых дождём зелёных полей и маленькая одинокая фигурка склонённого в работе крестьянина в белой рубахе. Перерезает холст бледно-розовая дорога, по которой едет одноколка, запряжённая промокшей насквозь лошадкой. Центр картины – карминовое колесо – символ жизни, символ солнца? Дорога, пропитанная дождём, отражает это колесо в лужах. В звенящей тишине слышен лёгкий гудок паровоза. Пар поднимается с нагретой земли и сливается с подобным белым облакам паровозным дымом на самой кромке горизонта. Куда едет эта печальная повозка, без седоков, без кучера?

В этом произведении запечатлён диалог Винсента Ван Гога со своим предшественником, Камилем Писсарро. Такой же, какой состоялся когда-то между Писсарро и Вильямом Тёрнером в их мысленной беседе.

Вспоминая картину «Пейзаж в Овере после дождя», я представляю, как мы с мамой тихонько беседуем около неё в зале западной живописи музея изобразительных искусств. Мамы уже нет и страны той тоже нет. «Печаль будет длиться вечно» - сказал Винсент Ван Гог.

Ирина Шиповская

28.07.2025 Берлин

«Горе от ума»

(к 200-летию создания бессмертной комедии)

Посвящаю моей маме, Вощанкиной Грете Александровне

Сейчас, когда по приказу безумного диктатора самой большой страны в мире полыхает украинская земля, гибнут тысячи ни в чём не повинных людей, а тысячи россиян, зомбированные пропагандой агрессора, идут на братоубийственную войну, когда процветает террор ФСБ и полиции, как не вспомнить легендарные слова Чацкого:

«А судьи кто? — За древностию лет

К свободной жизни их вражда непримирима,

Сужденья черпают из забытых газет

Времен Очаковских и покоренья Крыма;

Всегда готовые к журьбе,

Поют всё песнь одну и ту же,

Не замечая об себе:

Что старее, то хуже.

Где? укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты,

Где разливаются в пирах и мотовстве,

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Да и кому в Москве не зажимали рты

Обеды, ужины и танцы?»

«Мундир! один мундир! Он в прежнем их быту

Когда-то укрывал, расшитый и красивый,

Их слабодушие, рассудка нищету;

И нам за ними в путь счастливый!

И в женах, дочерях — к мундиру та же страсть!

Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!

Теперь уж в это мне ребячество не впасть;

Но кто б тогда за всеми не повлекся?

Когда из гвардии, иные от двора

Сюда на время приезжали, —

Кричали женщины: ура!

И в воздух чепчики бросали!»

А это цитата из монолога Фамусова:

«Уж коли зло пресечь,

Забрать все книги бы да сжечь.»

 

И мой папа, который играл роль Фамусова в школьном спектакле, а сам был уже в те годы страстным библиофилом, не верит, что в бывшей его империи сейчас на писателей вешают ярлыки иностранных агентов и шпионов, приговаривают их к большим срокам, как изменников родины, жгут их книги и закрывают лояльные к ним издательства.

Хорошо, что моя мама ничего не знала об этом. С 2013 года она была тяжело, неизлечимо, больна. Два дня назад она скончалась, так и не узнав про развязанную Путиным войну. Мамина мама, моя бабушка, родилась в Одессе, сама мама родилась в Кировограде, в городах, жители которых уже третий год ежедневно подвергаются ракетным атакам. В 1941 году моя мама пережила ужасы эвакуации в Узбекистан: по дороге, в товарном вагоне она заболела тифом. Ей было тогда 2 года. Её отец погиб на фронте под Сталинградом.

Мой папа, 1940 года рождения, помнит наступление немцев на Москву. Первое слово его было «бомба». Его отец погиб при освобождении Минска 80 лет назад.

Но не о войне веду я сейчас речь. Когда мы прощались с мамой, папа, как всегда, был у её постели. Что он почувствовал в этот момент? Они были знакомы с 8 класса. Прошли рука об руку всю жизнь и собирались 16 сентября отмечать 63 годовщину свадьбы. Часто рассказывали мне родители об их юности, о том, как они встретились и какую роль А.С. Грибоедов сыграл в их жизни.

Мой папа вспоминает:

«Как я познакомился с Гретой.

Начался учебный год 1954-55. Я учился в 8 классе школы № 1 города Пушкино Московской области. Первого сентября я пришёл на школьную линейку. В школьном дворе собралась вся школа. День был солнечный. В рядах нашего класса я увидел новенькую. Смуглую девочку с длинными косами, в тюбетейке. Она была похожа на узбечку. Мне она сразу понравилась. В классе она сидела за мной. Её звали Грета. Так как она страдала заиканием, её мало вызывали к доске. И естественно, когда шла подготовка к спектаклю «Горе от ума», который мы должны были сыграть к окончанию 3-ей четверти, в весенние каникулы, ей не дали никакой роли. И только когда главная исполнительница роли Софьи заболела, Грету ввели в роль. Я обрадовался, что представилась возможность познакомиться с новой ученицей поближе и пообщаться с ней хотя бы на сцене. Сам я играл роль Фамусова, отца Софьи.

Когда пришло время декорировать сцену, мама Греты предложила использовать для спектакля ковры, часы со звоном, стулья из их домашней обстановки. Мы с ребятами потащили весь этот пёстрый реквизит через весь город в школу. Можете себе представить, как заинтригованы были пушкинцы. Мы, сами того не ожидая, организовали прекрасную рекламу нашему спектаклю.

Репетиции проводили мы дома у нашей классной руководительницы, Евдокии Михеевны Филипповой, учителя литературы. Потом наступил момент, когда нас выпустили на сцену. Это была уже генеральная репетиция. Наша режиссёр, «Евдоха», как мы её любовно называли, вечно была нами недовольна и ругала нас. Мы выходили на сцену не с той стороны и забывали слова. Но главный курьёз был в том, что мы забыли включить в сценарий роль Фильки, слуги, к которому я обращаюсь: «Ты, Филька, ты прямой чурбан…»

И вот настал день премьеры. Длинные косы Греты никак не укладывались в причёску. Парикмахерские нас обслужить отказались. И только мастерство нашей учительницы по английскому, Полины Моисеевны Коган, спасло положение. Грета была ослепительна, к тому же на сцене её заикание совершенно исчезло. Из костюмерной московского Малого Театра привезли костюмы. Парик для меня оказался мал, пришлось пудрить мне волосы. Сюртук у меня был с орденом, у Греты было роскошное розовое платье.

Про Фильку спохватились только тогда, когда надо было уже выходить на сцену. Положение спас Серёжка Андреев из нашего класса. Роль была без слов, но характерная. Он мгновенно сам себя загримировал: нарисовал себе под глазом синяк, взъерошил волосы и стал похож на непутёвого слугу. Когда он появился на сцене, зал зааплодировал. Судьба Серёжи сложилась трагически: он погиб во время испытаний электрокамеры, когда работал в академгородке в Новосибирске. Его привезли хоронить в Пушкино. Памятник ему поставил знаменитый скульптор Сидур.

Наш спектакль шёл два дня. Молчалин и Чацкий были приглашённые «артисты» - они уже закончили школу. Они играли на премьере. Все остальные силы, задействованные в спектакле, были ученики 8 класса. Спектакль прошел на «ура!» Зал был полон. «Горе от ума» стал сенсацией в городе.»

Так А.С. Грибоедов внёс неоценимый вклад в построение нашей семьи.

 

31.07.2024, Берлин

Школа № 1. г. Пушкино, 8 класс, после премьеры «Горе от ума». май 1955 года.

         

Анатолий Вощанкин

Грета Красновская

Серёжа Андреев

Алюминиевая ложка

(о повести Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр»)

 

Посвящаю моему деду, Вощанкину Николаю Алексеевичу, миномётчику,

погибшему 80 лет назад, освобождая Минск от немецко-фашистских захватчиков.

 

Моя бабушка всю жизнь хранила письма с фронта моего деда, который погиб, когда был моложе, чем моя дочка сейчас. Вот такая арифметика. Я читаю эти пожелтевшие письма и пытаюсь представить себе, как дедушка Коля воевал, как, сидя в окопе, писал их карандашом на тетрадных листочках, как сложенные аккуратно треугольником, летели они, как белые голубки, домой. В последнем письме бывалый солдат писал о том, какая чудесная жизнь у них начнётся после войны, о том, что за годы фронтовой жизни он научился и пилить, и строгать, и сапоги тачать… По профессии Николай Алексеевич был бухгалтер.
Когда я читала «Будь здоров, школяр» я была там, на миномётной батарее, вместе с моим молодым дедом.
Свою повесть Булат Окуджава написал в 1961 году, в эпоху оттепели, полёта в космос Юрия Гагарина и свадьбы моих родителей. И даже тогда, когда у всех кружилась голова от успехов по преодолению тоталитаризма и возможности говорить истину открыто и не таясь, повесть эту печатать не хотели. Не любят её там, наверху, и до сих пор. Потому что в ней поэт и воин рассказал без прикрас всю правду о войне.
Булат Окуджава был ещё совсем мальчиком, когда пошёл в военкомат. Ему не было ещё и 18 лет. Что он мог знать о фронте? Его отец был расстрелян без суда и следствия, мама 18 лет провела в сталинских лагерях. Но их сын пошёл добровольцем защищать свою родину. Он был рядовым бойцом отдельной миномётной батареи 229 полка. В его задачу входило подносить мины, 16 кг каждая, к орудию. Заряжали батарею уже другие бойцы.
О чём повесть? О том, как болят израненные, покрытые кровяными мозолями, руки, как свистит в ушах ледяной зимний ветер в голой Моздокской степи, как коченеют ноги в обмотках и старых ботинках на снегу.  Ещё эта повесть о голоде: он пронизывает каждую строчку на каждой странице. И это не только животный голод от того, что кроме сухарей и баланды из концентратов ничем не кормят, это ещё и голод по свободной мирной жизни. Жизни до войны. А теперь вокруг него только смерть. И поэтому так тяжело он переживает потерю своей солдатской алюминиевой ложки. Затрапезная банальная вещь в мирной жизни приобретает яркий символический ореол. Практически в каждой главе повести всплывает этот мистический образ:
Из главы «Война»
Я многому уже научился. Как будто я не голоден. Как будто мне не холодно. Как будто мне никого не жалко. Только спать, спать, спать… Потерял я ложку, как дурак. Обыкновенная такая ложка. Алюминиевая. Почерневшая. С зазубринами. И всё-таки это ложка. Очень важный инструмент. Есть нечем. Суп пью прямо из котелка. А если каша? Я даже дощечку приспособил. Щепочку. Ем кашу щепочкой. У кого попросить? Каждый ложку бережёт. Дураков нет. А у меня – дощечка. А Сашка Золотарёв делает на палочке зарубки. Это память о погибших.» 
На постое в избе:
«Мы сидим за столом. Мы молчим. Едим похлёбку гороховую. Мы едим деревянными ложками. А у меня ложки нету. Вот уйдём отсюда и достану я свою дощечку. А уж этой деревянной сейчас поем. Давно ложки у меня не было… Мы едим гороховую похлёбку, хлеба нет.»  
«А у меня нету ложки.  Я как без рук без ложки. Надо мною смеются, над щепочкой моей. И сам я смеюсь… А ложки-то нет у меня… И сапог нету.»
У героя повести на самом деле две мечты: приобрести ложку и сапоги. Как будто Булат Окуджава перефразирует народную поговорку: «Лаптем щи хлебает.» То есть не заработал себе не сапоги и приличную еду, голь перекатная. Когда он слышит, что на складе им поручено грузить новые сапоги для миномётного подразделения, луч надежды озаряет его: «Сапоги! Вот они когда. Настоящие сапоги. Вот теперь-то только и начнётся по-настоящему. Сапоги… А то ведь, как обозник, в обмотках хожу. Даже стыдно. Автомат и обмотки. Ну уж теперь навоюем!» «В сапоги можно навертеть тряпок до чёрта, - говорит Сашка, - никакой мороз не прошибёт. – И не промокнут, - говорю я. – Хорошо, - говорит Сашка, - тавотом подмазал и гуляй. – И ложку можно за голенище заткнуть, - говорю я.
Герою повести так и не суждено получить новые сапоги. В сцене погребения погибших бойцов он обращает внимание на их обмундирование: «Мы укладываем всех. Аккуратно. Они лежат в шинелях. Они лежат в сапогах. У всех новые сапоги. Мы молча орудуем лопатами. Мы делаем всё, что нужно. Всё, что нужно. Вот уже и сапоги скрылись под слоем земли. И на холмике лежит каска. А чья – неизвестно.»
«Идёт война. Идёт она сама по себе без передышки. Делает своё дело. Ни на кого не смотрит. Идёт война. Ржавеет мой автомат. Ни разу я не выстрелил из него.»
Теперь я хочу предложить Вашему вниманию фрагмент последней главы повести:
«Мы ведь не просто позицию меняем: лишь бы переменить. Мы вперед идем. Моздок уже
за спиной где-то. Давай, давай! Теперь - то я уже наверняка ложку достану.
 Хорошую, новенькую ложку буду иметь. А вот бой кончится, выдаст старшина мне сапоги...
 Это когда кончится. А когда он кончится?..»
«— А тебе без ложки - то легче, — говорит Коля, — хлебнул пару раз — и все. А тут пока
его зачерпнешь, да пока ко рту поднесешь, да половину прольешь...
— А я тут ложки видел немецкие, — говорит Сашка, — новенькие. Валяются. Надо бы
тебе принести их.
 И он встает и отправляется искать ложки. Будет и у меня ложка! Правда, немецкая. Да
какая разница… Сколько я без ложки прожил! Теперь, зато с ложкой буду.
 Ложки и в самом деле хорошие. Алюминиевые. Целая связка.
— Они мытые, — говорит Сашка, — фрицы чистоту любят. Выбирай любую.
 Ложки лежат в моих руках.
— Они мытые, — говорит Сашка.
Ложек много. Выбирай любую. После еды ее нужно старательно вылизать и сунуть в
карман поглубже А немец тоже ее вылизывал. У него, наверное, были толстые мокрые губы.
И когда он вылизывал свою ложку, глаза выпучивал...
— Они мытые, — говорит Сашка.
...А потом совал за голенище. А там портянки пропревшие. И снова он ее в кашу погружал,
и снова вылизывал... На одной ложке — засохший комочек пищи.
— Ну, что ж ты? — говорит Коля. Я возвращаю ложки Золотареву. Я не могу ими есть.
Я не знаю почему... Мы сидим и курим. »
«Все бегут мимо меня. Встаю. Все цело. Мамочка моя милая... все цело. Там недалеко
Шонгин лежит. И Сашка стоит над ним. Он держится рукой за подбородок, а рука у него трясется.
Это не Шонгин лежит, это остатки его шинели... Где же Шонгин - то? Ничего не поймешь. Вот
котелок, автомат... ложка! Лучше не смотреть, лучше не смотреть.
— Прямое попадание, — говорит кто-то.
 Коля берет меня за плечи. Ведет. И я иду.
— Землю - то выплюнь, — говорит он, — подавишься. »
 «Я просыпаюсь на несколько минут, когда меня несут в барак медсанбата.
Укладывают на пол. И я засыпаю снова.
...Это большая, прекрасная комната. И стекла в окнах. И тепло. Топится печь.
Меня тормошит кто - то. Это сестра в белом халате поверх ватника.
— Давай документы, милый, — говорит она, — нужно в санитарный поезд оформлять.
В тыл повезут.
Я достаю документы из кармана. Вслед за ними выпадает ложка. Ложка?!
— Ложку не потеряй, — говорит сестра.
Ложка? Откуда у меня ложка?.. Я подношу ее к глазам. Алюминиевая сточенная ложка,
А на черенке ножом выцарапано «Шонгин» ... Когда же это я успел ее подобрать? Шонгин,
Шонгин… Вот и память о тебе. Ничего не осталось, только ложка. Только ложка. Сколько
войн повидал, а эта последняя. Бывает же когда последняя. А жена ничего не знает.

Только я знаю... Я упрячу эту ложку поглубже. Буду всегда с собой носить... прости меня,
Шонгин, старый солдат...»
Интересно, понимал ли тогда молодой писатель Окуджава, что он со своей повестью, так же как Гоголь со своей «Шинелью», влился в поток мировой литературы? Что для него эта алюминиевая ложка? Это лодка, которая держит героя повести наплаву жизни.
 

07.07.2024, Берлин

"Chulu". Tanz von Grete Salus

 Als meine Familie 1998 aus Moskau emigrierte, ließen wir uns in Dresden nieder. Meine Tochter Anya und ich begannen, Jüdische Tänze in der Jüdischen Gemeinde in Dresden zu lernen. Ich hatte einige Tänze in Moskau gelernt, als ich dort an einer jüdischen Schule arbeitete. Da meine Tochter und ich seit unserer Kindheit Balletttänzerinnen waren, fiel es uns leicht, neue Tänze zu lernen. Wir lernten schnell neue chassidische, sephardische und israelische Tänze.

Eines Tages wurden wir bei einer Feier in der jüdischen Gemeinde in Dresden mit dem Tanz "Chulu" bekannt gemacht.  Er wurde sofort, wie auch der „Nigun Attik“, zu unserem Lieblingstanz. Bald begann ich, selbst jüdischen Tanz zu unterrichten und besuchte Seminare in Bad Sobernheim unter der Leitung der berühmten israelischen Tanzlehrerin Tirza Hodes. In einem der Kurse zeigte ich den Tanz "Chulu". Tirza Hodes, die damals schon über 80 Jahre alt war, sagte, dass dieser Tanz von Grete Salus geschaffen wurde.

Im Jahr 2005 wurde ich als Dresdner Künstlerin und Lehrerin für jüdischen Tanz in das Staatsarchiv Dresden zu einem Benefizabend eingeladen, um Geld für die Veröffentlichung eines Buches zu sammeln, das Grete Salus 1945 nach ihrer Befreiung aus einem Konzentrationslager geschrieben hatte. Damals schrieb sie: "„Ich habe Angst vor Menschen. Ich habe vor nichts solche Angst wie vor Menschen." Sie wurde eine der bekanntesten Tanzlehrerinnen Israels für Kinder, die die Schoa überlebt haben. Grete Salus studierte vor ihrer Deportation Ballett an der Tanzschule von Mary Wigman in Dresden. Im Saal des Dresdner Archivs, umgeben von meinen Bildern zum Thema "Thora", tanzten meine Tochter und ich den Tanz "Chulu".

Irina Chipowski, Berlin, 2024

Lebensweg von Grete Salus

Grete Salus wurde am 20. Juni 1910 in Böhmisch-Tnibau (heute: Ceska Trebova) als Grete
Gronner geboren. Ihr Vater hieß Samuel Gronner, ihre Mutter Irene, eine geborene Schick.
Die Mutter kam während der nationalsozialistischen Herrschaft in Auschwitz ums Leben.
Grete Salus absolvierte ihre Schulausbildung und studierte an der Tanzschule von Mary
Wigrnan in Dresden, bekam vor allem hier ihren Bezug zum Ausdruckstanz.
Im Alter von 18 Jahren übernahm Grete die Leitung einer privaten Tanzschule in
Teplitz. Im Rahmen dieser Arbeit unterrichtete sie an verschiedenen
Schulen von Teplitz und Aussig (heute: Usti und Labem). Außerdem war sie in dem jüdischen
Turnverein Makkabi tätig.
1934 heiratete sie den Prager Arzt Dr. Fritz Salus, der am 27. August 1896 in Bensen (heute:
Benesov n.P.) als Sohn des Arztes Dr. Josef Salus geboren worden war. Ein Jahr nach der
Hochzeit übersiedelte Grete Salus zu ihrem Mann nach Prag, wo sie privaten Tanzunterricht
erteilte.
Mit dem Einmarsch der Nazis in Prag veränderten sich ihre Lebensumstände, grundlegend.
Viele Juden wollten sich durch Umschulungsmaßnahmen auf eine Ausreise speziell nach
Palästina vorbereiten, da dort nur Personen mit bestimmten Berufen aufgenommen wurden.
Grete Salus unterstützte solche Kurse in den Bereichen Gymnastik und Tanz. Sie selbst wollte
gemeinsam mit ihrem Mann nach Indien ausreisen. Diese Pläne aber scheiterten.
1942 fiel das Ehepaar den Nazis in die Hände und wurde nach Theresienstadt deportiert. Auch
hier bemühte sich Grete Salus um die Fortsetzung ihrer Arbeit. Unter den schweren
Bedingungen des Lagerlebens unterwies sie vor allem junge Mithäftlinge in Gymnastik und
Tanz, trug so zur Bewahrung eines Meinen Stücks Menschenwürde bei.
Diese scheinbare Sicherheit endete für beide 1944. Die Nazis deportierten sie in das
Vernichtungslager Auschwitz. Fritz Salus wurde wahrscheinlich schon bei der ersten
sogenannten "Selektion" auf die "schlechte Seite" gewiesen und ermordet. Für Grete Salus
begann eine Odyssee. In Oederan, einem Außenlager des KZ Flossenbürg, musste sie
Zwangsarbeit leisten. Im Rahmen von Evakuierungsmaßnahmen gelangte sie schließlich
zurück nach Theresienstadt, wo sie im Mai 1945 befreit wurde. Grete Salus hatte überlebt -
eine unvorstellbare Qual überlebt. Aber wie lebt ein Mensch mit solchen Erinnerungen
weiter? Wie lebt ein Mensch, dem fast alle Familienangehörigen ermordet worden sind?
Grete Salus sah nur einen Ausweg für sich, das Erlebte irgendwie zu verarbeiten: sie schrieb alles auf…
Nach der Befreiung lebte Grete Salus zunächst wieder in Prag. 1949 zog sie nach Israel, zunächst zu ihrem Bruder Alfred (Shlomo) Gronner in den Kibbuz Ein-Gev in der Nähe der syrischen Grenze. Ab dem Jahr 1951 arbeitete sie wieder als Tanzlehrerin im Kinder- und Jugenddorf Hadassim, in das vor allem Holocaust-Waisen aufgenommen worden waren. Seit 1965 lebte Grete Salus in Netanja, wo sie weiter als Tanzpädagogin tätig war.

Die Zeit geht weiter (nach der Befreiung)

(Auszug)

Die Zeit geht weiter,

ehern, unabänderlich

jeder Tag voll neuer Furcht

und neuer Qual.

Du aber wartest,

Deine Seele wartet,

ist nur noch Wille,

der Dich hält,

und deinen schwachen Körper treibt,

der in müde Schwere fällt.

Du kannst nicht mehr und stürzt.

Gleitest hinab in abgrundtiefe

Finsternis,

ins Nichts.

Nein!

Du willst doch leben, musst.

Du willst kämpfen, musst.

Du willst warten, Du musst warten.

Da - ein Ton, ein Laut

dringt an Dein Ohr.

Glaubst du, was du da hörst?

Kein Ton mehr, alles still -

bis plötzlich lautes Rauschen schwillt.

Ein Dröhnen, dass die Erde zittert,

kommt auf Dich zu,

von allen Seiten,

das Dir die Freiheit will verheißen.

Mit staunenden Augen, wie Kinder wohl sehen,

stehst Du und kannst es nicht verstehen.

Zögernd - ein Schritt vor den andern

willst ins geschenkte Leben du gehn.

Ist es ein Traum?

Du darfst?

Du darfst gehen?

So viel Glück - fast Zuviel

Nicht mehr gefangen, wieder ein Mensch.

Frei.

Frei.

Grete Salus

Когда моя семья эмигрировала в 1998 году из Москвы мы поселились в Дрездене. Я и моя дочь Аня стали посещать занятия Jüdische Tänze в еврейской общине Дрездена. Некоторые танцы я разучивала ещё в Москве, когда работала там в еврейской школе. Так как я, а потом и моя дочка с детства занимались балетом, разучивать новые танцы нам было нетрудно. Мы быстро освоили новые хасидские, сефардские и израильские танцы.

Однажды на празднике в еврейской общине Дрездена мы познакомились с танцем „Chulu“. Танцуют его в Шаббат, в переводе он звучит как «Танцуйте!»   Он сразу же, как и „Nigun Attik“, стал нашим любимым танцем. Вскоре я сама стала преподавать еврейские танцы и посещать семинары в Bad Sobernheim под руководством знаменитой преподавательницы израильских танцев Tirza Hodes. Во время одного из занятий я показала танец „Chulu“. Tirza Hodes, которой в то время было уже больше 80-ти лет, сказала, что этот танец создан Grete Salus.

В 2005 году меня, как дрезденского художника и преподавателя еврейских танцев, пригласили в государственный архив города Дрездена на вечер, посвящённый сбору средств для публикации книги, написанной Grete Salus в 1945 году, после её освобождения из концентрационного лагеря. Тогда она писала: «Я боюсь людей. Никого и ничего в жизни я не боюсь больше, чем людей.» Она стала одной из самых известных преподавательниц израильского танца для детей, переживших Schoa. Grete Salus до депортации училась балету в Tanzschule von Mary Wigman в Дрездене. В зале дрезденского архива в окружении моих картин на тему „Thora“, мы с моей дочкой танцевали танец „Chulu“.

Ирина Шиповская,

Берлин, 2024

Грете Салюс родилась 20 июня 1910 года в Бёмиш-Тнибау (сегодня: Ческа Требова) как Грете Гроннер. Ее отцом был Самуэль Гроннер, а матерью - Ирене, урожденная Шик. Ее мать погибла в Освенциме во время нацистского режима.

Грете Салюс закончила школу и училась в танцевальной школе Марии Вигман в Дрездене.

Именно в дрезденской танцевальной школе Вигман она увлеклась экспрессивным танцем.

В возрасте 18 лет Грете стала руководить частной танцевальной школой в Теплице. В рамках этой работы она преподавала в различных школах в Теплице и Ауссиге (сегодня - Усти и Лабем). Она также принимала активное участие в работе еврейского гимнастического клуба "Маккаби".

В 1934 году она вышла замуж за пражского врача доктора Фрица Салюса.Через год после свадьбы Грете Салюс переехала в Прагу к мужу, где давала частные уроки танцев.

Когда нацисты вошли в Прагу, условия их жизни коренным образом изменились.

Многие евреи хотели переквалифицироваться и подготовиться к эмиграции, особенно в 

Палестину, так как туда принимали только людей с определенными профессиями.

Грете Салюс давала курсы по гимнастике и танцам. Сама она хотела

эмигрировать в Индию вместе с мужем. Однако эти планы не осуществились.

В 1942 году супруги попали в руки нацистов и были депортированы в Терезиенштадт. 

Даже здесь Грете Салюс пыталась продолжать свою работу. В тяжелых условиях лагерной жизни она обучала молодых заключенных гимнастике и танцам, тем самым помогая людям сохранить частицу человеческого достоинства.

В 1944 году нацисты депортировали её с мужем в лагерь уничтожения Освенцим. Фриц Салюс погиб в Освенциме. 

Из Освенцима Грете Салюс была переведена в лагерь Одеран. В рамках эвакуации она вернулась в лагерь Терезиенштадт, где была освобождена в мае 1945 года. Грете Салюс пережила невообразимые испытания. Но как человеку с такими воспоминаниями

жить дальше? Как жить, когда почти все члены его семьи были убиты?

Грете Салюс видела только один способ как-то примириться с пережитым: она все записала...

После освобождения Грете Салюс сначала снова жила в Праге, а в 1949 году переехала в Израиль, сначала к своему брату Альфреду (Шломо) Гроннеру в кибуц Эйн-Гев недалеко от сирийской границы. С 1951 года она снова работала учителем танцев в 

деревне Хадассим, куда принимали в основном сирот Холокоста. 

С 1965 года Грете Салюс жила в Нетании, где продолжала работать учителем танцев.

Время идет дальше,

Почти без изменений,

Каждый день полон новых страхов

И новых мучений.

Но ты ждешь,

Твоя душа ждет,

Только жива твоя воля,

Которая держит тебя

И подгоняет твое ослабленное тело Падающее в тяжелую усталость.

Пережить это нет сил, и ты падаешь.

Скользишь в глубокую пропасть тьмы,

В никуда.

Нет!

Ты все же хочешь жить, ты должен.

Ты хочешь бороться, ты должен.

Ты хочешь ждать, ты должен ждать.

Вот- звук,

Который проникает в твое ухо.

Веришь ты в то, что ты слышишь?

Ни звука, все тихо-

Пока вдруг шум не переполняет тебя.

Гул, такой, что дрожит земля,

Идет к тебе со всех сторон,

Чтобы обещать тебе свободу.

С удивленными глазами, как смотрят только дети,

Стоишь ты и не можешь понять.

Нерешительно - шаг за шагом

Хочешь ты войти в подаренную жизнь.

Во сне ли это?

Позволено ли тебе?

Разрешено ли тебе идти?

Столько счастья - почти что слишком,

Больше не заключенный, снова Человек.

Свободен.

Свободен.

Грете Залюс

"Chulu". Tanz von Grete Salus

«Опрятней модного паркета…»

Мне очень повезло в жизни: лекции по истории искусства Древнего мира в Суриковском институте нам читала сама Евгения Владимировна Завадская. Я знала её знаменитые публикации «Восток на Западе» и «Культура Востока в современном западном мире», эти книги были в библиотеке моего папы. В первый раз я встретилась с ней на моём вступительном экзамене. Я была настолько потрясена, что ничего не отвечая на мой билет, просто сидела и смотрела на Евгению Владимировну, а она с интересом смотрела на меня. Потом мы немного поговорили и остались друг другом довольны. Так я стала её студенткой. В таком состоянии ошеломлённого восторга пребывали все студенты нашего института во время лекций доктора философии Завадской. Аудитория была небольшая – обыкновенный класс. Но он был до отказа набит молодёжью. Ребята сидели за столами и на столах, стояли у стен, приходили из других институтов «послушать Завадскую». Популярность Евгении Владимировны была огромной. Проникновение в глубочайшие пласты мировой культуры на каждой лекции было настолько многогранно, всеобъемлюще и в то же время просто для нашего восприятия, доступно, что сравниться с нашим любимым преподавателем не мог никакой другой профессор.

«Евге́ния Влади́мировна Зава́дская (29 мая 1930, Москва, СССР — 27 мая 2002, Москва, Российская Федерация) — советский и российский востоковед-китаист, историк искусства, переводчик. Кандидат искусствоведения, доктор философских наук.

Родилась в семье служащего. Духовная дочь о. Александра Меня. В 1953 году окончила исторический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова. В 1950—1954 годах — научный сотрудник Музея восточных культур, в 1954—1957 годах — Института философии АН СССР, с 1957 года по 2002 год — Института востоковедения АН СССР/РАН.

В 1962 году защитила диссертацию на соискание учёной степени кандидата искусствоведения по теме «Живопись гохуа в новом Китае. (О традиции и новаторстве)».

В августе 1968 года поставила подпись под письмом против введения в Чехословакию войск СССР и в защиту участников демонстрации 25 августа 1968 года, состоявшейся на Красной площади. Вследствие этого советские органы власти «требовали её увольнения» из Института востоковедения. Значительными усилиями заведующего Отделом Китая Института востоковедения АН СССР Л. П. Делюсина и директора института Б. Г. Гафурова увольнение не состоялось. В то же время Завадской запретили посещать Китай. Синолог А. И. Кобзев отмечал, что вследствие этого инцидента, а также из-за дружбы с рядом интеллектуалов и получения наставлений у богослова А. В. Меня Завадская «совершенно несоразмерно со своим научным весом и обилием публикаций почти до перестроечных времён пребывала в статусе невыездного младшего научного сотрудника».

В 1984 году защитила диссертацию на соискание учёной степени доктора философских наук по теме «Эстетические проблемы живописи старого Китая». Ранее длительный период Завадскую не допускали к защите диссертации по политическим причинам.

Преподавала в Институте им. В. И. Сурикова, в 1990-х годах работала на Тайване, читала лекции по русской литературе, переводила на китайский язык стихи Мандельштама, Бродского, других поэтов.

В тайваньский период своей жизни взяла себе псевдоним Бай-чжи (букв. «Чистый Лист» или «Белая Бумага»), который был получен от художника и искусствоведа Чэнь Чуань-си. Участвовала в ретрите, проводимом в женском монастыре под Тайбэем. Планировала остаться на Тайване до конца жизни.»

Тяжело заболела на Тайване. Вернулась в Москву и сильно страдала от боли. Впоследствии скончалась от рака.»

Я привела цитаты из «Википедии» для того, чтобы дать вам почувствовать, что за человек была Евгения Владимировна. В Суриковском были счастливые времена, но бывали и страшные. Так однажды нам объявило руководство института, что лекции Завадской отменяются, потому что преподаватель уволен. В директорате нам объяснили, что отстранение педагога кафедры Западного искусства вызвано внешними причинами. Мы конечно понимали, что это за причины: уже тогда, в середине 90-х годов прокатилась по институту угрожающая славянофильская волна, на гребне которой восседала преподавательница перспективы по фамилии Тимрод, взывающая к студентам выходить на массовые шествия с хоругвями во славу православной России; с другой стороны образовалась мощная команда под руководством Ильи Глазунова, с откровенным чекистским душком, направленная на борьбу с космополитизмом. С тех пор нам уже не довелось больше увидеть Евгению Владимировну Завадскую.

Но сегодня, под Новый год, я хочу рассказать об одном литературном вечере, организованном нашим любимым педагогом. Когда я была ещё на первом курсе Суриковского института, Евгения Владимировна пригласила всех на свою новогоднюю лекцию в большом зале института, посвященную творчеству А.С.Пушкина. «Зима у Пушкина»- так звучал лейтмотив этого вечера. Вход был свободным. Я пригласила мою маму.

Зал был полон. Студенты стояли у стен. За окнами, в темноте, бушевала метель. Все в тишине ловили каждое слово любимого преподавателя. Я попробую восстановить по памяти фрагмент этой лекции:

«Опрятней модного паркета

Блистает речка, льдом одета.

 Всё, что описано в этом стихотворении, происходит в быстром движении слева направо, как кадры из фильма. Пушкин мчится в кибитке домой из роскошного холодного Петербурга в свою деревню. Он видит перед собой знакомый пейзаж, речку, которая напоминает ему навощенный паркет бальных залов петербургских дворцов, и тут же даёт понять читателю об его отношении к столичной жизни: родная речка под снежным покрывалом опрятней и желанней для поэта, чем столичное болото.

Мальчишек радостный народ

Коньками звучно режет лёд;

Здесь двойное движение. Пушкин из-под медвежьей дохи своей кибитки видит деревенских ребятишек, которые, прикрутив верёвками коньки к валенкам, рассекают прозрачный до метровой глубины лёд. (Мне очень знакомо это чувство полёта, когда ты катаешься на коньках не на залитом в парке катке, а на реке. Тогда, сквозь толщу прозрачного льда, видно тёмное дно и каждое движение твоих коньков гулом отдаётся на льду по всей реке.)

На красных лапках гусь тяжёлый,

Задумав плыть по лону вод,

Ступает бережно на лёд,

Скользит и падает; весёлый…

Пушкин едет дальше. Вот промелькнул жирный белый гусь, уже давно набравший достаточно веса для рождественского стола, вот уже он смешно упал на льду… И взрываются смехом мальчишки на коньках или сам Пушкин, любивший посмеяться над курьёзными явлениями в жизни? Кто - «весёлый?»

Но мы уже никогда не узнаем этого, вместе с поэтом мы уже далеко от происшествия с гусем.

Мелькает, вьётся первый снег,

Звездами падая на брег.

(«Евгений Онегин» глава 4)

Оказывается, это снег «весёлый». Это он, первый в этом году, завалил все дома в деревне белыми сугробами, реку сровнял с берегами ослепительным покрывалом, он первый вышел встретить опального поэта на пути из страшного Петербурга в родное Михайловское.»

Все собравшиеся в зале Суриковского института были заворожены лекцией Евгении Владимировны. И мы с моей мамой, совершенно очарованные, поплыли под снежными хлопьями, усиливающимися с каждой минутой, на электричке в своё Пушкино, к нашей речке Серебрянке, уже закованной стойким новогодним льдом.

 

Ирина Шиповская, 30.12. 2023, Берлин 

Тайна Дины Рубиной

Каждый читает Дину Рубину для себя. То есть про себя. Вслух её читать невозможно. Моментально теряется пленительная проникновенность диалога: с тобой, только с тобой одной, и никого рядом. И когда этот редкостный контакт с Диной Рубиной налажен, ты растворяешься в музыке её новелл.

Я уверена, что это происходит с каждым, кто хоть раз держал в руках её книги. А таких людей – весь земной шар. Масса литературоведов и критиков изучают творчество Дины Рубиной, во всех его многоплановых гранях. Я этого делать не собираюсь, а хочу просто-напросто открыть вам одну её тайну, которая вряд ли попала на страницы литературоведческих исследований.

Дина Рубина, классик и современник в одном лице, олицетворяет собой античный подход к литературе. Профессиональный музыкант, она строит ткань своего повествования по древнегреческим законам, где основополагающую роль играет катарсис. Но у неё этот кульминационный момент взлёта души читателя происходит не в финале произведения, он спрятан в ткани текста. Каждый раз, когда твоя душа замирает в ожидании ослепительной вспышки ключевого события в новелле, когда рвётся повествовательный ряд и литература выходит из берегов прозы в океан поэзии, встречает тебя перед вратами рая или ада простое слово: «Калитка».

Если следовать схеме: завязка – кульминация – развязка, то «калитка» всегда предваряет кульминацию новеллы.  Я хочу привести вам несколько примеров творчества Дины Рубиной:

Фрагменты из повести «На солнечной стороне улицы»:

«…У калитки стояла минут пять, и любое движение собственной поднявшейся руки отзывалось внутри ледяным ожогом. Потом решилась: толкнула калитку и ступила во двор, в ласковые мятущиеся блики солнца на жёлтом кирпиче вымытой с вечера дорожки.» 

(Вера говорит Герману Алексеевичу о гибели его сына, Станислава):

«- Вера…- осекшись, выговорил старик. Она молчала. Руки висели плетьми.

- Он…живой?

Она мотнула головой и выдавила шёпотом:

- Поедем…

Тяжело ударились о землю садовые ножницы.»

«- Помоги сойти, - глухо проговорил старик, лунатически нащупывая перекладину лестницы. Она бросилась, обняла его колени, чуть ли не принимая на себя тяжесть грузного тела, и когда затряслась и ткнулась подбородком в его грудь, он сказал строго:

- Молчи! Выдь за калитку, жди меня…»

«А смерть… смерть со всеми своими тягостными неудобствами, уже прошла, и была настолько неинтересна ей, что ещё много месяцев спустя после похорон она приходила к дяде Мише, лишь у калитки вспоминая, что ни во флигеле, ни на гамаке его больше нет…»

«Так вот, помню то, последнее, с папой, лето в кишлаке Гайрат… Я гуляю один по крутым пыльным улочкам, а навстречу – незнакомый узбек, улыбается, берёт меня за руку, открывает калитку. Это его сад. И бесконечно ласково, сладко журчит арык в знойной тишине… Один этот звук способен унять жажду. Хозяин сада кладёт мне за пазуху тёплую кисть винограда, три яблока, горсть алычи, даёт в руки только что выловленную из тандыра обжигающую лепёшку, и я перекидываю её из ладони в ладонь и дую на неё, дую… Сколько раз потом военными зимами я вспоминал эту горячую лепёшку и кислую, но божественно ароматную алычу!» 

«… страх перед безличным, великим, грозным, неопределимым и неопределённым пространством… - этим океаном времени, который каждый должен переплывать в одиночку…»

Фрагмент из повести «Любка»:

«…А стулья и вправду оказались чудом из прошлой, дореволюционной ещё, жизни – с нежной шёлковой обивкой: по лиловому полю кремовые цветочки завиваются – осколок какого-нибудь гамбсовского гарнитура, неведомо какою судьбой занесённый в захолустье азиатского городка. Стулья стояли теперь по обе стороны круглого стола с обшарпанными слоновьими ногами, девственно лиловели обивкой, и напоминали двух юных фрейлин, случайно оказавшихся на постоялом дворе.»

Новелла «По субботам»:

«Завернув в свой переулок, Евка удивилась так, как вероятно никогда в своей жизни не удивлялась. У её калитки стоял Акундин, и это событие было как бомба, которую бросил в партер дирижёр симфонического оркестра.»

«Евка открыла калитку, пропустила его вперёд и спросила:

- Ты просто так пришёл, в гости?

- Просто так, - засмеялся Акундин. - В гости…»

«Она проводила его до калитки и ещё с полминуты глядела вслед, подпрыгивая на снегу в домашних тапочках. То на одной ноге, то на другой.»

Новелла «Этот чудной Алтухов»:

«Алтуховскую калитку я долго не могла найти, потом меня завели в какой-то тупик и показали длинный одноэтажный дом. В нём жило много семей, и Алтухов снимал угловую комнату.

Он увидел меня и испугался.

- О господи! – сказал он. – У тебя крылья промокли!»

«Я просто ощущала такую жгучую потребность. Чтобы к ним не нужно было ехать полтора часа на старых, замызганных автобусах, которые сохранились только в старом городе, чтобы не надо было искать по тупикам их калитку, и чтобы в коридоре не висели эти страшные вопрошающие рога, и вообще чтобы Юрка не спал больше на старом алтуховском диване…»

Повесть «Двойная фамилия»:

«Сквозь дрёму я услышал, как скрипнула калитка, прошелестели по траве чьи-то шаги. Не знаю, каким чутьём, каким звериным чутьём я почувствовал неладное, но вдруг открыл глаза резко повернул голову к окну… Твой отец убегал по тропинке к калитке…»

Новелла «Больно только когда смеюсь»:

«Паломники – это народ тяжёлый. Они бледнеют перед калиткой в Гефсиманский сад, дрожа, припадают к камням, судорожно крестятся и бормочут.»

Повесть «Белый осёл в ожидании спасителя»:

«-Смотри, - сказала дочь, открыто кладбище! И правда, калитка в железных воротах старого христианского кладбища Долины Духов была приотворена…»

Новелла «Гробница малых пророков»:

«Посреди двора за железной запертой на замок оградой виднелась… Я не знаю, как это описать. Глубокая яма? Широкая нора? Вход в подземелье? Словом, за железной калиткой круто вглубь, в утробу чёрной земли вели стёртые каменные ступени и пропадали во тьме.»

Калитка открывает вход в небесные врата или в преисподнюю. О сложных лабиринтах детской психологии рассказывает Дина Рубина в новелле «Дом за зелёной калиткой»:

«Толкнув изумрудно-зелёную калитку, я попадала во двор, который нёс на себе отпечаток некой тайны. Здесь даже в самые знойные дни было прохладно и тенисто. Весь двор поверху перекрывали густо разросшиеся виноградные лозы. Они карабкались по специально врытым для них деревянным кольям, стелились сверху по перекрытиям, свешивая, словно в изнеможении, щедрые райские кисти.» «Муж моей учительницы, почему-то воровато оглянувшись на зарешеченное окно комнаты, молча хватал меня за руку и совал большую виноградную кисть. Лицо при этом ничего не выражало и было скорее сердитым, чем добрым. Всучив виноградную кисть, он, так же воровато поглядывая на окно, подталкивал меня к калитке, мол: «Иди, иди, знай своё дело.» Пролепетав «спасибо», я выскакивала за калитку и несколько метров мчалась по инерции. Затем тормозила и шла медленно, неторопливо отрывая от кисти и отправляя в рот по ягодке.» 

И, наконец, самая любимая моя новелла, «Яблоки из сада Шлицбутера»:

«В ту минуту, как взглядом я проводила улетающий к потолку журавлиный клин оконных переплётов и под усилившийся запах яблок полетела в обморочную глубину гулкого колодца, я вынырнула в до боли знакомом месте и, оглядевшись, поняла, что стою в дверях дедовского сарая, в тихом и зелёном Рыночном тупике Кашгарки. Мгновенно выяснилось, что я клянчу у деда полтинник на кино, а дурная и ленивая собака Найда, не признающая своих, рвёт цепь и беснуется у калитки.» «Старуха прищурилась удивлённо: «А ты что – понимаешь идиш?» Я покраснела, пробормотала что-то и ринулась в калитку…» «Ха! Жуковские!.. – кричал Гриша, торжествуя. – Она мне рассказывает про Жуковских! Да мы жили калитка в калитку – знаешь сколько лет?»

В этих отрывках отражён переход как из мира материального в нематериальный: жизнь – смерть, так и поэтического: повседневность – полёт фантазии. Вполне возможно, что у Дины Рубиной был в памяти инфернальный прототип калитки, не той, настоящей, из её солнечного ташкентского детства, а той, о которой пела Дина Дурбин.

   

«Калитка»

 (слова: Алексей Будищев, музыка: Всеволод Буюкли 1898) 

Лишь только вечер затеплится синий,

 Лишь только звёзды зажгут небеса 

И черёмух серебряный иней

 Жемчугами украсит роса.

 Отвори потихоньку калитку 

И войди в тихий садик, как тень.

 Не забудь потемнее накидку,

 Кружева на головку надень. 

Там, где гуще сплетаются ветки, 

У беседки тебя подожду

 И на самом пороге беседки

 С милых уст кружева отведу. 

Отвори потихоньку калитку 

И войди в тихий садик, как тень.

 Не забудь потемнее накидку,

 Кружева на головку надень.

Дина Дурбин, певица и актриса, звезда Голливуда, родилась в 1921 году. В 1943 году она снялась в фильме «Сестра его дворецкого», в котором исполнила романсы на русском языке: «Эй, ямщик, гони-ка к «Яру», «Две гитары» и «Калитка». Романс «Калитка» в её исполнении был очень популярен в СССР. Дина Рубина могла слышать его на пластинках в своём глубоком детстве. Может быть она ощущала подспудное родство душ с американской певицей еще и по схожести их имён. Но так или иначе, для меня, во время бдений моих над страницами Дины Рубиной, магическое слово «Калитка», как шифр, как пароль, как музыкальный аккорд, сразу переворачивало наизнанку всё произведение.

Так новый роман Дины Рубиной «Маньяк Гуревич», доставленный мне со всеми перипетиями военного времени из Москвы через Прибалтику, Польшу, Бремен в Берлин, практически до самых последних страниц был закрыт для меня. Я прочла последние строки:

«Он легко рассмеялся рыдающим голосом, - клён и берёза, старые клён и берёза в окне, объятые негасимой любовью! – вытер пальцами глаза и уже совсем спокойно произнёс:

- Да ладно тебе, это автобусы. Такую пыль вздымают, не проморгаешься…»

И тут я вспомнила, что уже видела где-то два дерева, крепко сплетённые друг с другом в вечном объятии. Я тут же полезла в книжный шкаф, и книга сама открылась мне на нужной странице: это была фотография дуба и берёзы в Ясной Поляне. Рядом стихотворение Афанасия Фета:

Учись у них — у дуба, у березы.

Кругом зима. Жестокая пора!

Напрасные на них застыли слезы,

И треснула, сжимаяся, кора.

Всё злей метель и с каждою минутой

Сердито рвет последние листы,

И за сердце хватает холод лютый;

Они стоят, молчат; молчи и ты!

Но верь весне. Ее промчится гений,

Опять теплом и жизнию дыша.

Для ясных дней, для новых откровений

Переболит скорбящая душа.

Афанасий Фет дружил со Львом Толстым и эти два дерева были ему знакомы. Думала ли о поэте Дина Рубина, когда создавала своего главного героя, врача – психиатра по профессии? Фет был фигурой трагической и комической одновременно. Он мог себе позволить, будучи помещиком – землевладельцем, писать возвышенные лирические стихи и разъезжать по деревне на ослике в смешной повозке, напоминающей возок Арлекина из Комедии дель Арте в спектакле «Король Луны». (Тут вспоминается Гоголь с его «Записками сумасшедшего»). Кстати, ослика Фет называл ни много ни мало как «Некрасов». Афанасий Фет, как никто другой, был далёк от народнической поэзии и её «прогрессивных взглядов».

Так же далеко от пропаганды и творчество Дины Рубиной. Но ещё более роднит её, музыканта и поэта, с творчеством Афанасия Фета то, о чём он сам писал в своих письмах: «То, что Чайковский говорит – для меня потому уже многозначительно, что он как бы подсмотрел художественное направление, по которому меня постоянно тянуло и про которое покойный Тургенев говаривал, что ждёт от меня стихотворения, в котором окончательный куплет надо будет передавать безмолвным шевелением губ.

Чайковский тысячу раз прав, так как меня всегда из определённой области слов тянуло в неопределённую область музыки, в которую я уходил, насколько хватало сил моих.»

Окончательно примирило меня со странным героем Дины Рубиной в романе «Маньяк Гуревич» стихотворение Фета, в котором ключевым словом является «Калитка»:

В темноте, на треножнике ярком

Мать варила черешни вдали…

Мы с тобой отворили калитку

И по тёмной аллее пошли.

Шли мы розно. Прохлада ночная

Широко между нами плыла.

Я боялся, чтоб в помысле смелом

Ты меня упрекнуть не могла.

Как-то странно мы оба молчали

И странней сторонилися прочь…

Говорила за нас и дышала

Нам в лицо благовонная ночь.

Так, с помощью поэзии Фета, я спела оду «Калитке» Дины Рубиной. И, хотя перед моими глазами, во время чтения её произведений проходят вереницами окна, двери, ворота, заборы, ограды, стены, скалы, ущелья и пропасти, калитка остаётся самым сакральным, основополагающим термином перехода в иное измерение.

Ирина Шиповская